Попрощавшись, я укатил договариваться об оплате лечения Ломоносова. Положенная ему неделя подошла к концу, и я со спокойной душой подъезжал к госпиталю, ощущая тугую пачку ассигнаций.

— Вот, ещё на неделю, — протянул я тридцать пять тысяч директору заведения, некроманту шестого шага.

Тот передал их своему секретарю и велел всё оформить. Через десять минут мне вручили бумажку с печатью, и я ненадолго заглянул в палату к Ивану.

Тот лежал всё так же неподвижно, грудь вздымалась и опускалась. Он был помыт, причёсан, кожа светилась здоровьем. Немного схуднул, но, пролежи любой в коме, эффект был бы такой же. Обмен веществ всё равно замедляется. Ломоносова переодели в хлопковую длинную рубаху белого цвета. Рядом стоял кувшин с водой, на полу неподалёку судно, а на тумбе маленький ящичек с набором всяких трав и медицинских порошков.

Также я заметил свечной огарок и слепленного из глины человечка с синей треуголкой на голове. Я взял фигурку и смог даже различить на ней вырезанные детской рукой очки. Те, кстати, тоже лежали на столе, правда, их покрыл слой пыли. Я не знал, как себя вести в этой ситуации. Хотелось срочно бежать делать дела, но чувствовал, что надо что-то сказать ему.

— Не сдавайся, брат, — поправив ему подушку, я аккуратно вытер сухой тряпочкой стёклышки и положил очки обратно. — Я тебя вытащу, обещаю.

Сзади послышались шаги, и скрипнула дверь.

— О, а какое совпадение, Артём Борисович, — сказал знакомый голос, когда я отпустил плечо Ломоносова и выпрямился, — а я как раз хотел попросить пани Жмудскую осмотреть вашего друга, — растянувшись в улыбке, произнёс Якоб. — Сюда извольте, — он отошёл в сторону, приглашая гордую даму в чёрных мехах внутрь.

Она высоко держала подбородок и, чуть скривив нос, посмотрела на лучшую палату в городе как на вонючий свинарник. У неё была очень короткая причёска карэ, с ушей свисали ониксовые серьги-капли, а на обнажённой шее красовалось жемчужное колье.

Лицо у аристократки отдавало бледностью, но на щеках там, где положено, лежали румяна. Имелся тонкий прямой нос, строгие линии бровей, явно чем-то подведённых, а также большие серые глаза.

Если бы не её холодный жёсткий взгляд, я бы дал восемь из десяти, но всё портила эта мелкая деталь. С такой внешностью девушки должны быть чистыми в помыслах и на делах, а эта тётя явно расчленила не один десяток людишек, прежде чем достигнуть восьмого шага в некромантии. Правая кисть у неё была свободна от длинной белой перчатки, так что она снисходительно мне её протянула.

— Барон Артём Барятинский? — подняв бровь, спросила она.

Я мимолётом посмотрел на бархатную кожу её плеч, прикрытых чёрным боа, и быстро поклонился.

— Добрый день, пани Жмудская, а это ваш спутник? — не дождавшись её ответа, я подошёл к слащавому юноше-блондину, державшему перчатку своей госпожи, и горячо пожал ему руку.

От моего прикосновения он даже дёрнулся и вылупил глаза. К слову, они у него были подведены кругами усталости и недосыпа, а сам он выглядел измождённым после долгого пути из Воркуты. Стекающая по его виску капелька пота подтверждала эти мысли.

— О нет, это мой слуга, Войцех. Странно, что вы, барон, совсем не разбираетесь в этикете, — заметила он и прошла вглубь комнаты. — Впрочем, я слышала вашу историю от графа. Звучит как чудо, вот только верится с трудом.

Пильняк тут же поднёс ей стул, и женщина чуть заметно коснулась подушечками пальцев кисти Ломоносова. Вся комната погрузилась в молчание. Минут через пять Ваня забился в конвульсиях, а некромантша встала, и не думая снимать приступ. Я позвал проходившего мимо сотрудника госпиталя, и тот выполнил мою просьбу.

Рената, не оборачиваясь, требовательно отвела руку вбок, и Войцех тут же услужливо шмыгнул мимо меня, чтобы вложить в ладонь панночки чистый платок, смоченный заклинанием воды. Она с каким-то остервенением вытерла то место, которым коснулась Ивана и поспешила на выход. Платок, естественно, был выброшен на пол.

Я закатил глаза и покачал головой вслед. Пильняк показал взглядом на дверь, и далее все прошли в его кабинет.

— Значит так, — повернувшись ко мне, перешла в атаку пани Жмудская. — Я знаю, что с ним и могу даже помочь, хотя мне и… — она хотела сказать «неприятно», но всё же сдержалась, — будет это стоить некоторых усилий и не только моих.

— Я достану вам Неклюева.

— Нет, барон, ты меня не понял. Кто ты такой, чтобы я тебя ждала? Мой отъезд — завтра. На один вечер, так уж и быть, задержусь. Не могу же я пропустить приём у давнего друга? — она смягчилась и невольно улыбнулась Пильняку, наклонив голову вбок. — У тебя сутки, чтобы передать графу пленника. Делай что хочешь, хоть задницу вылижи этому Бенкендорфу. Не справишься — твой холоп всю жизнь будет ходить под себя. Яша, прогони его, утомил, — махая ладошкой и щурясь, потребовала она.

Блондинчик-слуга тут же нервно подскочил с веером и протянул его госпоже. Пильняк поспешил открыть передо мной дверь и прошептал.

— Вы уж простите её…

Я ничего ему не сказал и вообще не хотел выказывать каких бы то ни было эмоций. Лишь на улице позволил себе лёгкую ухмылочку, когда шёл прямиком к Бенкедорфу. Кажется, у меня созрел план, как разрубить этот Гордиев узел, и он ох как не понравится заносчивой некромантше.

Глава 21

Секрет пани Жмудской

— Ты уверен в том, что говоришь? — Бенкендорф окинул меня испытывающим взглядом.

— Здесь не может быть ошибки. Да и к тому же ты просил меня что-то рассказать о себе — вот, я и рассказал.

Мы стояли друг напротив друга на заднем дворе Тайной канцелярии, прямо возле чёрного входа на каменных ступеньках. Насколько я понял, мои сведения о себе не стали сюрпризом для начальника Вологодской охранки, за что я без преувеличений готов был похлопать ему — наша служба шпионажа заметно улучшилась под таким чутким руководством.

— Ты же сам ждал, что я приду, — надавил я на него. — Не верю, что Неклюев до сих пор молчит.

— Да он в первый же день всех сдал, — нахмурившись, сказал Христ.

Ого, так он всё-таки дал Ване шанс. Выходит, не такой уж бессердечный у нас шеф — убедил всех, будто граф крепкий орешек.

— Мы для пыли в глаза пустили к нему поверенного и частных представителей, угадай от кого? — хмыкнул он. Вопрос был риторическим — естественно, от всех дружков, замешанных в бастионской афере. — Наплёл им с три короба, а тут ещё Шпульца подключил, тот мне такую сцену закатил при них — обхохочешься. Ловкий мужик, я даже сам мальца пристыдился, что «благородных господ терроризирую в тюрьмах», ах-хах. Сыграл Викторович похлеще любого актёришки, — улыбка невольно заиграла на лице Христа при этих воспоминаниях. — Те уши так и развесили, уходили довольные, особенно когда графу подарили лучшую камеру. Город пока никто из подозреваемых не покинул, мы этот вопрос взяли на контроль.

— Значит, можно отдавать? — спросил я.

— В твоём плане есть заминка — мы обещали Неклюеву жизнь, а семье — ссылку, вместо казни. Если отдадим Пильняку, тот пустит его на корм червям. Нам нужны показания живого свидетеля в суде, иначе все эти бумажки против дворян можно оспорить. У них хватит денег на грамотную защиту.

— А нам и не нужно отдавать графа, — объяснил я, — просто выпиши мне официальную бумагу с настоящими печатями, а сам придумай отмазку не отдавать Неклюева до завтра, да и вообще потом не отдавай. Пусть в задницу идут.

— Хорошо, заходи, — он придержал передо мной дверь внутрь.

Мы вернулись в кабинет Бенкендорфа, и тот от руки размашисто написал постановление о передаче некромантской Ложе подозреваемого в госизмене графа Неклюева Константина Игоревича, пятидесяти одного года от роду. Под личную ответственность бла-бла-бла и печать для пущей важности.

Я поблагодарил Христа и вышел на улицу. Сегодня намечался отличный вечер и нужно многое успеть. Я посетил баньку и смыл с себя походную грязь, накопленную больше чем за неделю непрерывных сражений. Тут же почувствовал прилив новых сил от чистого тела. Одно дело просто ополоснуться из бочки холодной водой, а другое — хорошенько пропариться.